Горшечник, чья птица в прямом смысле — исчезла в складках его плаща-тени, молча направился на выход. Хаджар не считал себя умным человеком, но ему хватило сообразительности, чтобы направиться следом.

Он все ожидал, что Горшечник что-то скажет, но… вот они прошли сквозь пролесок с выгребными ямами, миновали стройку с осадными бшнями, прошли вдоль многочисленных рядов с наспех воздвигнутыми загонами для лошадей. Хаджар успел заметить молодых, здоровенных ребят, обивающих еще красный метал вокруг обтесанных бревен. А другие, наоборот, ставили эти бревна друг на друга, сооружая некое подобие плохоньких баллист.

И все это время Горшечник сохранял молчание. Хаджар же не спешил сыпать вопросами. Длительное общение с Хельмером и другими Древними приучило его к тому, что, не задавая вопросов — получишь больше ответов.

Наконец, миновав очередной пролесок, они подошли к крутому обрыву. Хаджар почти узнал тот вид, что открывался с него на долину. Разве что русла рек изменились, пропали одни озера и появились другие, холмы переместились ближе к северу и… много еще чего другого. Время меняло ландшафт не хуже кисти художника, решившего переписать картину.

— Ты не хочешь ничего спросить у меня, чужестранец? — нарушил, наконец, молчание Горшечник.

Хаджар стоял рядом с ним и ясно чувствовал, что даже будь у него энергия, артефакты, алхимия и подмога в виде всей секты Сумеречных Тайн, то вряд ли бы они смогли что-то противопоставить Горшечнику. Как, наверное, и сам Хельмер.

Куда же тогда делся этот великий Древний со страниц истории? Хаджар слышал множество историй о его жизни, но ни одной — о смерти? Если не принимать во внимание маленькие обрывки историй, где говорилось, что Горшечник разбил свою душу.

— Вижу вопросов у тебя так много, что ты не можешь выбрать, — волшебник… ремесленник… да кто он там вообще — опустился на подпрыгнувший под него камень. Да-да, ближайший валун просто взял и подскочил, приземлившись так, чтобы Горшечнику было удобно сесть. И при этом Хаджар не ощутил магического прилива. — Тогда, позволь, спрошу я… насколько глубоко в прошлое ты, со своим товарищем, попал?

Хаджар едва воздухом не поперхнулся. Он ожидал всякого — но только не того, что впервые за все его странствия во времени, кто-то настолько быстро догадается о его настоящей сути.

— Я чувствую нашу с тобой связь, — решил объяснить Горшечник. В его голосе не было ни злобы, ни настороженности. Лишь беспокойстве и, может, немного замешательства. — Мы встречались с тобой прежде… или лишь встретимся… я постигал тайны судьбы и времени, незнакомец, но сильно в этом искусстве не преуспел. Так ответь же мне на вопрос.

Горшечник замолчал.

Хаджар же все еще не торопился с ответом.

— Не беспокойся, незнакомец, — вновь пробасил Древний. — Все что происходило в Безымянном Мире — то уже произошло. А все, что должно произойти — произойдет. Книга Тысячи написана. И если ты сейчас здесь, то уже был здесь, и будешь здесь снова. Это неизменно. И все, что ты мне скажешь, ты мне уже говорил и все, что ты сделал или подумал, уже привело к тому, какое будущее ты знаешь и из какого прибыл.

Голова Хаджара начала, как это обычно и бывает при таких беседах, раскалываться. Но, с удивлением для себя, он понял, что на этот раз хоть что-то, но… понял. Глупый каламбур.

— Вряд ли я смогу сказать вам точное число.

— Две эпохи? Три? — голос Горшечника немного дрогнул и Хаджар уже знал, какой вопрос он задаст следующим. — Скажи мне, незнакомец, слышал ли ты мою историю? Вижу — слышал… тогда ответь — я смог вернуть её? Смог отыскать путь на Седьмое Небо?

Хаджар посмотрел на Древнего. Он выглядел как молодой, шестнадцатилетний юноша, лишь недавно узнавший, что это такое — жизнь. Но это лишь обманчивый мираж внешности. На деле же перед Хаджаром, возможно, сидело самое древнее из человеческих существ, с кем он когда-либо вел беседу.

Рожденный еще во времена, когда боги ходили среди людей. Простой смертный, достигший того, о чем и поныне не могли и мечтать обитатели страны Бессмертных.

Как Хаджар должен был ответить на этот вопрос. И вообще — должен был ли…

— Значит нет, — прошептал Горшечник. Он повернулся к долине и какое-то время молчал.

На небе успели зажечься звезды, а Горшечник все молчал. Хаджар же не мог отвести взгляд от самой яркой из обитательниц ночного неба.

Впервые в жизни он увидел Миристаль.

Глава 1673

Столько песен и историй Хаджар слышал про красоту Миристаль. Не про её человеческое обличие, в котором она сражалась на стороне Черного Генерала, а про красоту самой звезды. И все это время Хаджар гадал, как пусть и яркая, но простая звезда может обладать такой красотой, чтобы остаться в песнях на сотни эпох.

Ответ находился прямо перед его глазами.

Среди бесчисленного множества разноцветных огней, вспышками далеких миров, усыпавших черную вуаль уставшего неба, пылала яркая, синяя звезда. Освещая лучами далекие планеты и бескрайние просторы вселенной, такая яркая, что ночь расступалась вокруг неё широкими крыльями непроглядной бездны, она острым копьем надежды разбивала жадно пляшущий на границе воображения таинственный мрак.

Чарующий свет, лившийся с небес на землю, серебром покрывал долину, превращая воду в ртуть, а воздух — в застывшую перед взглядом пыльцу волшебных фей. Будто на какой-то миг ожила детская сказка, в которой все было возможно. Где нет ни крови, ни смерти, ни дерьма, ни грязи. Ни предателей. Ни лжецов. Ни клятвопреступников, продажных королей, слабовольных вояк, лживых чиновников.

Только этот краткий миг волшебства.

Мистраль.

Одно короткое слово. И так мало песен, потому как даже все они вкупе не смогли передать того, что увидел перед собой Хаджар и к чему так по обыденному, без всякого восхищения относились обитатели этого времени.

— Ты так смотришь на Принцессу Вечерних Звезд, незнакомец, будто в твоем времени она погасла.

Хаджар промолчал. Он все еще не знал, что ему сказать Древнему. Молчал и он. Так продолжалось еще несколько часов. Хаджар все любовался небом и лишь изредка вспоминал о Шакхе и о том, что они здесь остановились лишь ненадолго.

— Когда я сказал, что ждал своих подручных, незнакомец, то не солгал, — Горшечник поднялся с валуна и подошел к Хаджару ближе. Отчего-то ощущение, что они уже встречались прежде только усилилось. А еще, почему-то, запахло затхлым воздухом. Такой бывает в подвалах и… темницах. — Тремя днями ранее, перед началом компании, я провел волшебный ритуал, пытаясь заглянуть в книгу тысячи. Но увидел лишь то, что в решающий час на помощь мне придет ветер из северных долин и мираж, рожденный в жаркой пустыне. Я думал, что Радужные Эльфы смогли насолить как-то Сидхе, но вижу, что это не так. Скажи, как твое истинное имя?

Хаджар все так же хранил молчание. Если чему его и научили сказки, что рассказывала на ночь няня в королевском дворце — никогда нельзя называть волшебнику своего имени. Ибо где имя, там и власть над тем, что оно именует.

Кто бы знал, как же она была права…

— Вижу, нет в тебе доверия ко мне… интересно, что твой народ рассказывает о Горшечнике, если ты так насторожен.

То, насколько сильно Горшечник был уверен в том, что сумел оставить след в истории, не сильно его красило как личность. Скромности волшебник явно был лишен. Но и не стоило забывать, что, преследуя свои цели он совершил много того, что даже бесчестием сложно назвать. Даже Хельмер, местами, не так устрашал, как некоторые истории про несчастного ремесленника.

— Клянусь своим именем и сутью, незнакомец, что какой бы час не настал, какая бы ни была нужда — моя или иная, я не выдам твоего имени, не воспользуюсь им в корыстных и благих намерениях.

Горшечник поднял ладонь и полоснул по ней непонятно откуда взявшимся ножом. На руке волшебника появилась длинная царапина, из которой медленно капала кровь и… Ничего не произошло. Не было ни золотой вспышки. Ни мгновенно затянувшейся раны, оставившей после себя едва заметный порез.